Филармония

Верни мне юность, баховская фуга
Студенческих необратимых лет.
Добро и зло не могут друг без друга,
И неразлучны, словно тень и свет.

Верни мне юность, хота Арагона, –
Вечерний город в розовом луче,
И крылышко горняцкого погона,
Мерцающего тускло на плече.

Неизлечимость ревности той первой
Морозной ленинградскою зимой,
В часы, когда удачливый соперник
Её с концерта провожал домой.

Я понапрасну зябнул на канале, –
В любви мне постоянно не везло.
Ах, только у симфонии в финале
Добро обычно побеждает зло!

Верни мне, Брамс, нарядных платьев шорох,
Хрустальной люстры зыблющийся свет,
То место в филармонии на хорах,
Куда входной я покупал билет.

Там музыка мне сердце бередила
И в выси недоступные вела,
Где только Бог господствует единый,
Не ведающий ни добра, ни зла.

Александр Городницкий

Есть музыка без формы – светлый ком
из запаха акаций, звезд и ветра;
есть музыка, которой четверть века
пришлось пребыть росой и светляком.

Есть музыка, растущая тайком,
невидимо для глаз, как сны и ветка
сирени. Значит, мир устроен верно,
пока хоть я один стою на том.

Стою на том. Листаю желтый том
старинных притч. И если нет обложки –
обложкой станут полночь, сад и дом,

и тишина, которой дом обложен.
Мир стал на миг сиреневым кустом.
Он странно прост и просто странно сложен!

Юрий Гречко

Мазурка Шопена

Какая участь нас постигла,
как повезло нам в этот час,
когда бегущая пластинка
одна лишь разделяла нас!

Сначала тоненько шипела,
как уж, изъятый из камней,
но очертания Шопена
приобретала всё слышней.

И забирала круче, круче,
и обещала: быть беде,
и расходились эти круги,
как будто круги по воде.

И тоненькая, как мензурка
внутри с водицей голубой,
стояла девочка-мазурка,
покачивая головой.

Как эта, с бедными плечами,
по-польски личиком бела,
разведала мои печали
и на себя их приняла?

Она протягивала руки
и исчезала вдалеке,
сосредоточив эти звуки
в иглой исчерченном кружке.

Белла Ахмадулина