В посудине одной
|
|
Я женщине прелестной
Два слова недодам
И твари бессловесной
Скажу их по складам,
И тварь наставит уши,
И тварь поднимет взор,
И вступят наши души
В душевный разговор.
"Ах, тварь, в одной посуде
Творились ты и я,
Я тоже тварь по сути,
Да выбился в князья, —
За то ли, что конечность
К труду годна вполне,
За то ль, что бесконечность
Дана на муку мне..."
И тварь меня немного
Полижет — в знак того,
Что разумом убога,
Но это ничего.
И тотчас же в контакте
Сольются две души
В ликующей кантате,
Не слышимой в тиши.
Мы к женщине прелестной
Примчимся, я и тварь,
Чтоб в муке бесполезной
Зубрить ее словарь, —
Чтоб все мы сговорились
И спелись под луной,
Не зря же мы варились
В посудине одной.
Дмитрий Сухарев
|
|
О сладкий миг...
|
|
О сладкий миг, когда старик
Накрутит шарф по самый нос
И скажет псу: "А ну-ка, пес, пойдем во дворик!"
А во дворе идет снежок,
И скажет псу: "Привет, дружок!" -
Незлобный дворник, дядя Костя, алкоголик.
У дяди Кости левых нет доходов,
Зато есть бак для пищевых отходов,
Зато у дяди Кости в этом баке
Всегда найдутся кости для собаки.
Я рассказать вам не могу,
Как много меток на снегу,
Их понимать умеет каждая собака.
Над этой лапу задирал
Боксер по кличке Адмирал,
А здесь вот пинчер - мелкий хлыщ и задавака.
Мы дружим со слюнявым Адмиралом,
Он был и остается добрым малым,
А пинчера гоняли и гоняем
За то, что он, каналья, невменяем.
Увы, бывают времена,
Когда, криклива и дурна,
Во двор выходит злая дворничиха Клава.
Она не любит старика,
Она кричит издалека,
Что у нее на старика, мол, есть управа.
Нам дела нет до бабы бестолковой,
Но к ней гуляет Вася-участковый,
И Вася вместе с ней не одобряет,
Когда собачка клумбу удобряет.
Как хорошо, о боже мой,
Со стариком идти домой,
Покинув двор, где ты как вор и правит злоба.
Старик поближе к огоньку,
А пес поближе к старику,
И оба-два сидим и радуемся оба.
Старик себе заварит черный кофий,
Чтоб справиться с проблемой мировою,
А пес себе без всяких философий
Завалится на лапы головою.
Дмитрий Сухарев
|
|
Монолог собаки Павлова
|
|
Я родилась заурядной дворнягою,
Но с беззаботных щеняческих лет
К высям наук одержимая тягою,
Я помышляла оставить в них след.
С пылкой душой, с романтичностью дивною,
Шла за своей путеводной звездой…
Боже, какою была я наивною,
Боже, какой я была молодой!
Встретив однажды Ивана Петровича
И ощутив над собой его власть,
Вздумала я, что сыскала сокровище! –
И безоглядно ему отдалась.
Как упивалась я тем, что я – Павлова,
Тем, что фамилию я обрела!
Я не предвидела самого главного:
Он в нас не души ценил, а тела!
Как мне хотелось большого и чистого!
А в результате – поругана честь.
Вот я стою, в животе моем – фистула,
Ради нее мне приносят поесть.
Ах, из-за глупого сердца незрячего
Я не заметила, как он жесток.
Нет ему дела до чувства собачьего –
Только бы капал желудочный сок!
Что же ты, Ванечка, звал меня лапочкой?
Ты ж меня голодом начал морить!
Вместо еды – то звоночком, то лампочкой
Ты меня стал регулярно дурить!
Словно участвую в глупом сценарии:
Капает сок мой без всякой еды!
Ване же – в Швеции (или в Швейцарии?)
Премию дали за эти труды!
Но и о вкладе собачьем – ценители
Вспомнят! В науке оставлен мой след!
Памятник будет поставлен мне в Питере,
И монолог мой напишет поэт…
Шизель (Любовь Сирота)
|
|
|