Плещет бесконечная печаль...

Плещет бесконечная печаль,
Мечется в глазах немым вопросом.
Слушатель, пошмыгивая носом,
Жадно ловит каждую деталь.

Слушателю нет еще пяти.
Влажные глазищи – нараспашку.
Колобка – наивного дурашку –
Он еще надеется спасти.

Колобку спасенья не видать,
Определена его дорожка…
Ничего, родной. Поплачь немножко.
Научись жалеть и сострадать.

Любовь Сирота

Ужастики

В доме – безумье: то выстрел, то взрыв,
Воздух пронзается визгом и воем…
Дети «ужастики» смотрят запоем,
От напряжения рты приоткрыв.

Рявкнув отважно, бесстрашный герой
В пропасть бросается (волосы дыбом!) –
Тут же, отделавшись легким ушибом,
Он приступает к попытке второй…

Охают бабушки: что за кино!
Чем оно радует, Господи Боже?!
Током по нервам, морозом по коже?
То-то у юных в душе и черно…

Бабушки, вспомните детство на миг:
Буханье сердца и слабость коленей,
Жажду искать остроту ощущений
В жутких кошмарах из фильмов и книг.

Вспомните дыбу, визжание пил,
Страшного Вия и «Пеструю ленту»,
Как, подходя к роковому моменту, Взгляд ваш
свой собственный страх торопил.

Вспомните ужас – до скрипа зубов! –
«Страшных историй» и вымыслов дерзких,
Шепот ночной в лагерях пионерских:
«Черные руки из черных гробов»!

Вспомните прежних – таких же! – детей.
Это пройдет. Не судите жестоко.
Видно, зачем-то нужна у истока
Сладкая жажда кромешных страстей…

Любовь Сирота

Вещи

Огромный буфет и весёлое кресло-качалка.
Над детской кроватью – закат и летящие гуси...
Зачем это помнить – вещей ли утраченных жалко?
Всё смертно. И вещи. Но это ли повод для грусти?

Всё смертно, дружище. Движенье – по сути, круженье.
Кривая замкнется, как долго бы мы ни плутали.
Чем дальше от детства, тем ближе. Тем чаще вторженья.
Из темного ила забвенья всплывают детали.

Всплывают и дышат – всё более зримо и внятно.
Вот ложка с медведем. В горошек любимая чашка.
Вот письменный стол – на фанере лиловые пятна
(Врала и шалила чернильница-непроливашка)...

Четвертый этаж; ни балкона, ни ванной в квартире.
Приемник «Байкал». Рычажок и движенье визира.
Обрывки мелодий, и трески, и свисты в эфире...
Блаженно и больно быть гостем угасшего мира.

Но жадно я черпаю детство – как воду, горстями.
И если бессмертна душа дорогого предмета –
В каких вы мирах, гобеленовый коврик с гусями
И мой целлулоидный заяц лимонного цвета?

Любовь Сирота