Монолог Клавы

Я не шансонье из балагана –
Я пашу с утра и до утра!
Я клавиатура графомана,
Я ему и муза и сестра.

Мой хозяин, рук не покладая,
То ласкает, то нещадно бьёт,
То в расстройстве лбом меня бодает,
То, бывает, дурой назовёт.

Я не обижаюсь: графоманство –
Это перманентный жёсткий стресс,
Это словоблудное шаманство,
Это, типа, творческий процесс!

Графоман не ест, не пьёт – лишь пишет.
Он-то знает: рандеву со мной
Возбуждает так, что сносит крышу
(Это даже круче, чем с женой!)

Мы строчим упрямо, быстро, мощно,
Истово, без пауз на обед;
Результаты бдений еженощных
Сваливаем оптом в Интернет.

Пипл, в воздух чепчики метая,
Воет: «Аффтар жжот! Пеши исчо!»
От похвал и лести тихо тая,
Аффтар пишет дальше. И ничо.

Графоман – ранимое созданье,
Нежное, по сути, существо.
Цель его – сплошное созиданье,
Разума и мысли торжество.

Но порою сон его срубает,
И, устав от графоманьих дел,
Графоман внезапно засыпает,
Ткнувшись носом в клавишу «пробел».

Спи, мой друг, мой гений красноглазый,
Дрыхни, мой поэт, без задних ног.
Ну а я меж тем шепну Пегасу
Сей клавиатурный монолог.

Ты проснёшься – всё уже готово!
Ты меня придвинешь, а затем
Монолог запишешь слово в слово,
Славя наш писательский тандем!

Oleg (Олег Пеньков)

Я памятник себе...

С младенчества я был натурою упорной,
Поскольку мной владел неодолимый бзик:
Я памятник мечтал воздвичь нерукотворный,
Чтоб знал меня в стране всяк сущий в ней язык.

Талант мой набирал критическую массу,
И вот я перестал пешком ходить под стол –
И сразу влез на круп к послушному Пегасу
И Музу ухватил немедля за подол.

Квятковского словарь, как дважды два четыре,
Я помнил наизусть и бойко излагал,
Я пламенно творил, я пел, бряцал на лире
И памятник себе по крохам воздвигал.

И вот вознесся он главою непокорной
Превыше всех столпов, столбов и фонарей.
Признай же, всяк язык, мой гений стихотворный!
Народную тропу протаптывай скорей!

Но ни один язык с тропой не торопился,
Народную любовь мне не спешил отдать.
Слух обо мне не шел. И гнев во мне копился,
Мешая добрых чувств мне лирой пробуждать.

Не сразу я постиг предательство Фортуны.
Когда же он настал, прозренья горький миг,
Я Музе дал пинка, порвал у лиры струны,
Пегаса расседлал и памятник задвиг.

Шизель (Любовь Сирота)

Птичья рифма

Поэт бумажку с рифмой потерял.
Он помнил точно - клал с утра на стол.
Супруге с тёщей учинил скандал,
Искал весь день, но так и не нашёл.

Он эту рифму где-то прочитал
И записал (ведь у него склероз!),
А тут такой безрадостный финал…
Обидно, не поверите, до слёз!

Он помнил смутно – было там про птиц,
Но это всё, а дальше – тишина.
Спросила тёща – «Может, «птиц-яиц?» -
«Такая рифма даром не нужна!»

Жена сказала – «Может, стриж-Париж?»
«Да нет! – в сердцах ответил ей поэт. -
Ты о Парижах только говоришь,
Как будто тем других на свете нет!»

А «утка-шутка?» - тёща тут как тут,
«Орёл-козёл?» - хихикает жена,
«А может, например, «якут-беркУт»? -
«Да бЕркут, мама - знать уже должна!»

Поэт, как тигр, по комнате ходил -
«Кукушка-сушка»? «Воробей-Бомбей»?
«Бекас-Пегас»? «Орел…» Да тьфу ты, был!
Ну нет, не может вспомнить, хоть убей!

Талдычит теща – а «глухарь-букварь»?
Жужжит супруга – а «скворец-дворец»?..
Поэт решил пойти, купить словарь,
Чтоб положить мучениям конец.

…Он так спешил словарь заполучить
(Ведь магазин закроется вот-вот!),
Что ухитрился бабку уронить,
И крикнула бабулька: «Вот урод!»..

Поэт вдруг замер… Бабушку подняв,
Расцеловал старушку с криком: «Вот!!!»,
И, бабушке придти в себя не дав,
Рванул домой, крича: «Урод-удод!»

…Он вспомнил рифму (бабушке хвала!),
И тестю, как сюрприз на юбилей,
Напишет в оде тёплые слова,
Что так давно хранил в душе своей!

Маджента